В Калининграде в БФУ имени И. Канта 14 апреля состоялся круглый стол на тему: «Лингвистика в XXI веке: проблемы, перспективы, точки роста».
Участниками разговора были лингвисты БФУ, а также академик РАН, профессор, заместитель директора по научной работе Института русского языка имени В. В. Виноградова РАН, заведующий сектором типологии Института языкознания РАН Владимир Плунгян и доктор филологических наук, в.н.с. Института философии НАН Армении, приглашённый профессор БФУ Сурен Золян, прокомментировали в Санкт-Петербурге сегодня, 21 апреля 2017 года, информационному агентству Rainbow в БФУ имени И. Канта.
Предлагаем вашему вниманию тезисы выступления Владимира Плунгяна.
1. Владимир Плунгян обозначил четыре ключевые точки, в которых лингвистика сегодня находится на распутье: это проблема языкового многообразия; язык как текст VS язык как система; роль количественных методов и диахронического анализа.
«В ХХ веке на эти вопросы давались одни ответы, сейчас — несколько другие, как это часто бывает в науке: обозначается определенный вектор, в этом направлении наука движется, но в какой-то момент понимают, что этот путь себя исчерпывает. Наука возвращается назад, в ту точку, где был сделан выбор, и делает другой выбор. На мой взгляд, сейчас есть четыре таких развилки, о которых стоит поговорить. Первая — проблема языкового разнообразия. Второе — это язык как текст и язык как система. Третья — это количественные методы в лингвистике, роль квантитативных подходов. И четвертая – роль диахронического анализа в изучении языка. Список, безусловно, можно продолжить, но эти четыре проблемы в большей степени находятся в сфере моих собственных научных интересов».
2. Проблема языкового многообразия имеет два аспекта. С одной стороны, важность языкового многообразия всеми признается, но на практике многие лингвисты по-прежнему являются заложниками своих родных языков. Например, чтобы сегодня описать русский язык так, как этого тербует современный уровень теоретической лингвистики, уверен Владимир Плунгян, необходимо знать не только сам русский язык, но и другие славянские языки, «соседние» языки, с которыми русский вступал во взаимодействие и испытывал их влияние (как тюркские и финно-угорские), но, вообще говоря, и все другие языки, в том числе совсем иных типов и от русского далекие.
«В лингвистике, как ни в какой другой науке, есть очень тесная связь между концептуальным аппаратом исследователя и его родным языком или теми языками, которыми он владеет. Этой связи нет ни в химии, ни в биологии, и даже, например, в истории (если взять гуманитарную науку). Может быть, отчасти сходная проблема есть в области философии. Но в лингвистике эта связь безусловна. Эта проблема была осознана несколько столетий назад, на уровне деклараций её всё время хотели преодолеть, но в практической сфере мало что меняется. И то, что многие современные теории языка англоцентричны, — это хорошо известно.
Но не лучше обстоят дела и в других частных традициях: романистика, германистика, славистика и др. — они все развивались внутри тех языков, которые изучались. И тот универсализм, который провозгласил ХХ век (и в типологии, и в универсальной грамматике), был, если можно так выразиться, несколько поспешным. Часто он был не реальным обобщением свойств человеческих языков, а попыткой представить свойства ограниченного круга языков в качестве всеобщего эталона. Видимо, лингвистике необходима тщательная рефлексия этой проблемы».
С другой стороны, в наше время наблюдается массовое исчезновение малых языков, а более крупные языки испытывают сильное воздействие со стороны мировых языков, прежде всего английского.
«В XXI веке мы оказываемся свидетелями стремительного исчезновения живых языков. Для нас, лингвистов, следствием глобализации стало то, что наш эмпирический материал съёживается как шагреневая кожа. Причём языки не только исчезают (это касается малых языков, когда уходит поколение, которое говорило на этом языке, а новые поколения уже выбирают другие, более распространённые языки), но и испытывают колоссальное давление крупных, мировых языков (языку может не грозить непосредственное исчезновение, но он утрачивает многие свои самобытные черты). Заимствования, интерференция, кальки, структурные сближения — эти явления лингвистам хорошо известны, но их масштаб постоянно увеличивается, потому что наша Земля оказывается всё меньше и всё теснее. Лингвистический ландшафт постоянно меняется. И наша задача – не упустить необратимого исчезновения языкового разнообразия».
3. Вторая проблема — это язык как текст VS язык как система. В начале ХХ вв. швейцарский лингвист Фердинан де Соссюр канонизировал представление о языке как системе: он противопоставил язык (абстрактную систему правил) и речь (индивидуальные и конкретные случаи использования языка). Сейчас происходит некоторое перераспределение акцентов: лингвисты больше обращают внимание на индивидуальное, случайное, вариативное — узус, дискурс, конкретные речевые практики конкретных говорящих.
«Это то, что в своё время Виктор Маркович Живов называл расставанием со структурализмом в своей известной статье в журнале «Вопросы языкознания» (совместно с А. Тимберлейком). В ХХ веке, в общем, господствовала системная лингвистика. Это был значительный шаг вперед в науке о языке. Но всё относительно, мы не можем стоять на месте. И теперь мы видим и недостатки этого подхода. Соссюр научил нас, что язык есть система правил, нематериальная, ненаблюдаемая, недоступная исследователю непосредственно – мы должны её реконструировать, опираясь на тексты.
Текст при таком подходе — нечто внешнее, то, что нам, так сказать, мешает проникнуть к объекту изучения — абстрактному языку. В результате мы изучаем воображаемое и отбрасываем реальное, считая его случайным, вариативным, индивидуальным и т.д. — это и есть то, что называется речью. Конечно, и в XX веке были попытки изучать речь, изучать узус, но все они были маргинальными и не входили в мейнстрим. Кажется, сейчас эта ситуация меняется: целый ряд влиятельных подходов говорит нам о том, что нужно переориентироваться с изучения абстрактной системы на изучение той единственной реальности, которая нам доступна. Текст — это наша единственная данность, и отвергать её в пользу абстрактного языка методологически не всегда справедливо и правильно. Мы должны вернуться к изучению текста, к изучению случайного, вариативного, индивидуального — всей нашей текучей, неструктурированной, несистемной реальности».
По Соссюру, большее значение также имеет синхрония (рассмотрение состояния языка как установившейся системы в определённый момент времени), а не диахрония (развитие языка во времени). Сейчас в лингвистике преобладает обратный подход.
«Лингвистика XXI века диахронична, а не сихронична. Это был один из важнейших постулатов Соссюра – синхрония важнее диахронии. Сейчас он пересматривается: скорее, диахрония важнее синхронии, потому что язык постоянно изменяется во времени, это одно из его наиболее существенных свойств. Нельзя описать язык, игнорируя эту его особенность. Синхрония (как и система) — это некоторая абстракция, даже можно сказать сильнее – это некоторая иллюзия. Можно лишь условно абстрагироваться от непрекращающихся процессов языковых изменений и считать, что в течение какого-то периода язык стабилен. Но это не всегда полезно делать. Огромное количество языковых явлений имеет диахроническое объяснение. Функционально-когнитивная лингвистика с самого начала обращала на это внимание, но и современные формальные школы (в большей степени идейно связанные со структурализмом) приняли этот вызов, и в настоящее время существуют, например, диахронические модели даже в рамках генеративного синтаксиса. Любая серьёзная теория языка должна быть теорией языковых изменений, потому что это в каком-то смысле главное, что есть в языке».
Изучению языка как текста способствуют языковые корпуса — крупные массивы текстов, обработанные по определённым правилам. Для нас, конечно, важен Национальный корпус русского языка, который появился в 2004 году и доступен здесь.
«Корпус — это мощный инструмент, который позволяет нам изучать именно тексты, речь. Популярный сегодня класс теорий такого рода — «usage-based»-модели, предложенные в свое время Рональдом Лангакером. Довольно близка к этому подходу и лингвистика конструкций Чарльза Филлмора, Адель Голдберг и др. «Usage-based» — буквально, теория, основанная на узусе. Это часть, в широком смысле, функционально-когнитивного подхода. И если чуть-чуть утрировать, их постулат состоит в том, что вообще никаких правил нет, грамматики нет, это иллюзия. Человек пользуется языком, опираясь на шаблоны, то есть строит грамматику «на лету». У него в голове огромное количество прецедентных текстов, своего рода личный корпус, и он строит свои высказывания по аналогии с уже хранящимися в памяти образцами. И таким образом знаменитый «творческий компонент» языка, гумбольдовская energeia, занимает на самом деле довольно малое место в повседневной речевой практике носителя. То есть наша речевая деятельность — это в той или иной степени непрерывное воспроизведение различных клише. И только в том случае, когда это по каким-то причинам невозможно, человек пускает в ход вот эти страховочные механизмы построения высказываний, опирающиеся на правила, на «грамматику».
Это, кстати, имеет довольно много психолингвистических подтверждений: когда человек вынужден действовать по правилам, он делает это гораздо медленнее и гораздо менее уверенно. Вспомним: когда мы говорим на родном языке, наша речь довольно быстрая, но вдруг мы слышим незнакомое слово, например фамилию. Тут же происходит сбой: в нашей памяти нет этого образца, и мы просим несколько раз повторить незнакомое слово, желательно по слогам. Об этих проблемах в своё время писал Борис Гаспаров в книге «Язык. Память. Образ: лингвистика языкового существования». Сегодня такого рода идеи достаточно влиятельны».
4. Лингвистика ХХ века была качественной, а не количественной: квантитативный подход стал применяться относительно недавно. Квантитативные данные, статистика, частотность стали неотъемлемым атрибутом теоретических исследований.
«Так, все языковые изменения очень сильно связаны со статистикой, с частотностью. В концепции Джоан Байби, одного из ведущих современных функциональных лингвистов, частотность, frequency — главный триггер языковых изменений. Вокруг частотных форм вращаются все диахронические процессы: и инновационные явления, и консервативные зоны так или иначе с частотностью связаны. Без статистики мы вообще многого не можем понять в языковой системе. Это тоже очень непривычная для ХХ века точка зрения».
5. Вывод: «Выходит, что на смену системной, статичной, синхронной, качественной лингвистике, ориентированной на ограниченный круг языков, приходит лингвистика вариативности, внесистемная (или асистемная) лингвистика текста, ориентированная на квантитативные подходы, на изучение диахронии и на максимальное языкового разнообразие». Посмотрим, какие новые закономерности структуры и эволюции языка эти подходы смогут дать.